Я рада, что приняла участие в этой битве - это был интересный опыт, и очень быстро пролетевший февраль (тяжелый месяц ремонта, грязи, ее каждовечерней уборки после работы и проживания в одной, уже приведенной в порядок, комнате)
Хочу посвятить этот текст всем тем, кто меня когда-то читал, писал отзывы, общался со мной и хоть изредка, да вспоминает
Название: Враг сердцу своему
Автор: Jayebird (Jaye)
Беты: Naevnaja, deva_gor, EgoZhu
Размер: миди
Пейринг: альфа/омега
Категория: слэш
Жанр: романс, омегаверс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Чаще всего на пути к собственному счастью стоим мы сами
Примечание: действие происходит в мире, чье устройство похоже на стаю волков, где все делятся на три пола: сильные альфы, нежные омеги и беты, которые напоминают обычных людей
читать дальше
***
— В наше время омеге мало иметь симпатичную мордашку. Этого уже недостаточно. К внешности должны еще прилагаться ухоженность, хорошее воспитание и покладистый характер. По-другому ничего путного такого омегу не ждет, — авторитетно заявил Сэнджемэн Токела, омега в пятом поколении и хозяин одного из самых красивых домов в пригороде Гринбурга, штат Нью-Йорк.
И никто не смел усомниться в его словах, так как все пять его родственников приходились мужьями влиятельным представителям американского общества альф. Сам Сэнджемэн тоже не стал исключением, в свое время выйдя замуж за владельца крупной адвокатской конторы. В последствии они, конечно, развелись и Сэнджемэн не единожды повторил свой «неудачный» опыт, каждый раз в результате развода становясь богаче на несколько домов, машин и пару-тройку миллионов в разных банках страны. В конце концов он остановил свой выбор на альфе Чейтоне Токеле. Он не отличался ни внешностью, ни богатством, ни связями, но они счастливо жили вот уже почти пятнадцать лет, обзаведясь за это время близнецами Сэни и Сайком. Еще были дочка Шила и старший сын Сэнджемэна от первого брака — Роу. Он был не только истинным альфой, но и единственным в семье, а потому папа-омега невероятно им гордился и все ему прощал. А еще был я, Макки Токела, сын Чейтона Токелы от первого брака. Омега.
Мне было десять, когда родители развелись. В то время мы жили в небольшом домике в Нью-Джерси, отец работал на фабрике по производству алкоголя и частенько употреблял «за компанию». Папа-омега не выдержал такого образа жизни и ушел от нас. Сейчас у него уже давно была новая семья, и жили они на собственном ранчо в Техасе. А папа-альфа через четыре года тоже женился — на Сэнджемэне. И больше не пил. Так что, как ни крути, выходит, что все правильно сложилось. Не считая того, что с обоими своими настоящими родителями я виделся от силы раз в несколько лет. Вот и сейчас я приехал на Рождество в дом, где не был четыре года. Сегодня почти вся семья собралась в гостиной за большим праздничным столом.
— Лэнс, как вы думаете? — не унимался Сэнджемэн, обращаясь к другу Шилы, тоже альфе.
Вообще, отношения омег и альф были его излюбленной темой. Наверное потому, что себя он причислял к лучшим представителям своего пола. А любому человеку всегда приятно говорить о том, в чем он добился успеха. К тому же Сэнджемэн был уже немножечко пьян, всегда расслабляясь от пары глотков спиртного. И в этом состоянии он чувствовал себя еще более уверенным и остроумным. И то восхищение во взгляде, с которым на него смотрел супруг, подливало масла в огонь, еще больше подстегивая любоваться собой.
Лэнс, высокий блондин в очках с модной оправой, учился вместе с Шилой в колледже. И, как я подозревал, оказался здесь по чистой случайности. Ведь они не были парой, судя по их прохладному отношению друг к другу. Скорее всего Шиле «приказали» привезти с собой кого-то, а Лэнс оказался подходящим вариантом: в меру воспитан, в меру молчалив. К тому же альфа.
— Я тоже считаю, что для хорошего омеги превыше всего манеры и характер. И это во многом зависит от семьи и от генов. И, конечно, не менее важна внешняя привлекательность. Но, к сожалению, в наше время таких омег почти нет. А если они все же встречаются, то их требования к партнеру неимоверно завышены.
Во время всей этой долгой тирады тон Лэнса нисколько не изменился. И я всерьез усомнился, что он альфа, настолько пресным и неинтересным собеседником он оказался. Теперь я начинал понимать Шилу, чья противоречивая натура всегда и везде искала бурю страстей и шквал эмоций. Ничего удивительного, что рядом с Лэнсом она походила на ребенка, которому в наказание запретили выходить на улицу и заперли в четырех стенах.
— Вот и я о том же, — тут же подхватил папа-омега, преувеличенно радостно разрезая тушеную морковь. — Надо быть мудрее и трезво смотреть на вещи. Сейчас вообще так редко услышишь умные высказывания, особенно от человека вашего возраста, Лэнс.
Шила не удержалась и закатила глаза. А Сэни и Сайк дружно захихикали, прекрасно понимая, для чьего огорода предназначен этот камень. Слишком уж Сэнджемэн переживал, что в свои двадцать девять лет я до сих пор один. Все-таки родня, как-никак. Сложно, наверное, ему приходится, раз за разом отвечая на вопросы многочисленных друзей, знакомых, соседей и родственников. Зря я надеялся, что, если стану жить отдельно, то обо мне забудут. Слишком пикантная и волнующая тема — незамужний омега тридцати лет. Единственный девственник во всей стране.
Я отпил красного вина, не переставая мечтать о том, как поднимусь наверх, приму горячий душ и лягу спать. После нескольких часов, проведенных в дороге, и перелета на самолете потребность в обычных вещах, о которых не задумываешься в обычные дни, возрастала стократ.
— Как жаль, что Роу еще не приехал. Его информация об омегах оказалась бы нам всем весьма полезна, — насмешливо протянула Шила, намекая на искушенность брата в этом вопросе. — А еще было бы любопытно посмотреть на его нынешнего омегу, который наверняка является тем редким экземпляром, о котором вы все говорите. Впрочем, как и все предыдущие.
Поймав мой взгляд, она весело подмигнула, ясно давая понять, как хорошо понимает, насколько мне повезло, что рейс Роу задержали. И у нас появилась передышка. У нас — потому что ее старший брат был невыносим во всем и со всеми, кроме своего папы-омеги. Тот был единственным, кто переживал о затянувшейся разлуке с сыном. И каждые десять минут беспокойно поглядывал на экран телефона, ожидая звонка.
Я усмехнулся и опустил взгляд на тарелку, где между остатками овощей и картошкой лежала нетронутая рыба. Мертвый застывший взгляд и приоткрытый как будто в последнем выдохе рот напрочь отбивали аппетит.
Последний раз мы виделись с Роу десять лет назад: перед тем, как я уехал учиться в колледж. И, если бы не уговоры отца, то я бы ни за что не подверг себя испытанию снова оказаться с ним под одной крышей. Те пять лет, которые мне довелось прожить со своим новоиспеченным родственничком, заставили меня выработать своеобразные правила: первое — не есть дома; и второе — запирать дверь комнаты. И все это по одной и той же причине: Роу неизменно нравилось надо мной прикалываться, подбрасывая «сюрпризы». Таковым мог оказаться огромный жук в тарелке с молоком и хлопьями, или земля из муравейника под моей кроватью, с парой сотней обитателей, возмущенных незапланированным переездом.
Наверное, всему виной являлись переходный возраст и бурлившие гормоны. А может, так на него подействовал очередной брак родителя. Или все дело было в дурном характере, но обижать более слабую сестру не позволяли зачатки совести… Я никогда не исключал и того, что он так вел себя по отношению ко мне именно потому, что никогда не считал меня частью своей семьи.
Но как бы то ни было, отрывался Роу почему-то именно на мне. И это было обидно, потому что, как бы я не прятал это глубоко в себе, но он мне нравился. Даже более чем. Именно поэтому я сейчас сидел в гостиной слишком вычурного дома, где никогда не чувствовал себя уютно, и предвкушал, как встречу его — повзрослевшего и растерявшего всю свою былую привлекательность, превратившегося в типичного тридцатидвухлетнего альфу: скучного, измотанного рутиной, хронически уставшего и бессильного перед постоянными приступами раздражения ко всему на свете, в том числе и к своему партнеру, красивой и капризной игрушке.
— Как жаль, что у нас нет ни одной фотографии Пэйта, а ведь они встречаются с Роу уже целых девять месяцев, — загрустил папа-омега, мгновенно переключившись на другой предмет.
Я облегченно выдохнул. С помощью Шилы мне удалось избежать дальнейшего покушения на свою личную жизнь. Ведь больше чем мода, сорта роз и моя судьба, Сэнджемэна тревожило только положение старшего сына, который до сих пор оставался холост. Даже для альф, которым всегда и во всем дозволялось гораздо больше, чем тем же омегам и бетам, существовали неписаные правила. Тем более для тех, чей возраст медленно, но неуклонно приближался к сорока.
— Дорогой, ты же знаешь, как Роу занят. У него вечно нет времени, — вступил в разговор мой отец, пытаясь утешить супруга. Накрыв ладонью его руку, он легонько сжал пальцы. — Зачем нам фотографии Пэйта, когда мы совсем скоро увидим его вживую?
— Может быть, Роу даже готовится сделать ему предложение. Как думаешь? — пустился мечтать папа-омега, разом позабыв обо всех своих печалях.
Внуки — вот еще одна из причин, почему ему так не терпелось, чтобы Роу женился. Шила и близнецы были еще слишком молоды для семьи, поэтому на этот раз от вечно свободного Роу ждали вполне определенных поступков. И эта семейная встреча, должно быть, прямое тому доказательство.
— Спасибо, все было очень вкусно.
Я улыбнулся, отодвигая тарелку.
Эти выходные обещали быть еще более интересными, чем я представлял.
— На здоровье, дорогой, — отозвался Сэнджемэн и тут же нахмурился. — Но ты почти ничего не съел. Для омег крайне важно хорошо и правильно питаться. Ты случайно не заболел?
Я только открыл рот, как у Сэнджемэна зазвонил телефон. Ответив, он выскочил из-за стола и заметался по комнате, радостно восклицая и восторженно выслушивая говорившего на том конце линии. Воспользовавшись суматохой, создаваемой папой-омегой, Шила подлила себе в бокал вина, что осталось незамеченным для всех, кроме меня, так как я сидел прямо напротив нее. Она умела ловить момент. Так чем я хуже?
Рассуждая подобным образом, я быстро извинился и выскользнул из гостиной.
Лестница, тепло дерева отполированных до блеска перил под ладонью, и на меня снисходит умиротворение. Усталость никуда не делась, но она теперь ощущается по-другому, глуше и приятней, как послевкусие после нескольких глотков виски.
Первый вечер почти закончился, и впереди еще один день. И обратный рейс в воскресенье утром. А дальше привычный распорядок дня: горячий душ по утрам, чашка крепкого кофе, работа, а после встреча с друзьями или уютный вечер наедине с собой, с книжкой или фильмом. Что может быть лучше? И никаких неудобных разговоров и тревожащих мыслей об альфах. Ведь таких, какие мне нужны, нет. Или, скорее всего, они мне просто не встречаются. Но разве это повод ставить на себе крест? Наоборот, я привык наслаждаться жизнью и своей свободой. А когда придет время рожать, у меня уже есть на примете несколько клиник, где с этим могут помочь.
Я уже давно для себя решил, что не стану жить вместе с человеком (и тем более связывать себя с ним брачными узами), только для того, чтобы выполнить свой долг и убедить окружающих в своей полноценности. Потому что самое неприятное — это находиться вместе с тем, кто тебе не нравится, и попутно убеждать себя в любви к своему партнеру. И все это, чтобы избежать одиночества. Придумывать это чувство, выжимать его из себя и не признаваться, что любое прикосновение этого человека вызывает у тебя отвращение. Терпеть, живя из года в год с подходящим «вариантом» за неимением других.
Нет, такой жизни я для себя не хочу. Правильно говорят: «лучше быть одному, чем абы с кем». Я твердо в это верю. Это моя позиция, мой жизненный принцип. Один из тех, что не дает мне утонуть в жалости к самому себе.
***
Меня разбудил какой-то настойчивый звук. Он все повторялся и повторялся, становясь громче, но в полудреме его невозможно было узнать. Что-то знакомое и вместе с тем чужое. Из какой-то далекой и другой жизни.
Я едва слышно застонал и попытался накрыть одеялом голову, но то как назло оказалось придавлено телом.
От двери раздался еще один тонкий, на грани слышимости, стон. Или, правильнее сказать, скулеж. К нему добавился деликатный, но настойчивый скрежет.
Я перевернулся на другой бок и затих, стараясь ничем себя не выдать. Вокруг стало тихо-тихо, как бывает только глубокой ночью, когда кажется, что мир вокруг замер, застыл в какой-то густой и прозрачной пелене. И только по моему лицу расползлась довольная улыбка, как звякнула дверная ручка. Мне было сложно поверить своим ушам, когда через пару секунд по паркету зацокали когти.
Вскочив и повернувшись, я оказался лицом к «лицу» с огромной швейцарской овчаркой: встав на задние лапы, та пыталась забраться на кровать.
— Нош, нет! — Я выставил перед собой руки и уперся в белую густую шерсть. — Интересно, какой умник научил тебя открывать двери? Поборник собачьего прогресса…
Совсем не по-взрослому тявкнув, Нош принялся тыкаться носом в лицо и руки.
Рассмеявшись, я упал на спину и тут же оказался погребен под тяжелой тушей.
— Ты на все готов пойти ради того, чтобы очутиться в моей постели, правда? Ладно, так уж и быть, оставайся.
Я обнял собаку за шею и притянул поближе. Если закрыть глаза и не обращать внимания на запах псины, то можно представить, что у меня самое теплое и мягкое в мире одеяло. Такое, какое обещает магазин на диване, гоняя свою рекламу по сотню раз на дню.
Полежав так полминуты, Нош принялся тянуть назад, пытаясь освободиться. При этом его хвост как бешеный молотил по воздуху, создавая неплохую вентиляцию.
— Нет, только не говори мне, что тебе надо на улицу.
Собака громко гавкнула и протяжно заскулила, хотя мне самому было впору скулить.
Глубоко вздохнув, я поднялся и, подойдя к не разобранному до конца чемодану, попытался отыскать носки. Как ни странно, но мне это довольно быстро удалось, несмотря на то, что я даже не подумал включить лампу: света от полной луны, заглядывающей в окно, оказалось вполне достаточно.
Далее тапочки, дверь, возвращаюсь обратно за телефоном. Быстрый взгляд на засветившийся дисплей: пять минут четвертого. Прекрасно.
Пропускаю Ноша вперед и сам следом спускаюсь по лестнице в холл. Пока нахожу ботинки, обматываюсь шарфом и натягиваю куртку, успеваю несколько раз споткнуться о чьи-то вещи, неаккуратно брошенные на входе.
Все это время собака, не переставая, крутится вокруг, нетерпеливо переставляя лапы. И только я открываю дверь, как она моментально вылетает на улицу и несется через весь двор к дороге. А я слишком поздно вспоминанию о светящемся LED ошейнике и, ругнувшись, бегу следом, поскальзываясь на заметенной снегом дорожке.
Не то чтобы я переживал из-за возможной встречи с машиной или со случайным прохожим, который может чисто гипотетически оказаться не готовым к встрече с овчаркой размером с теленка — в это время кругом пусто как в белой пустыне, где под ночным «солнцем» искрятся и переливаются ледяные «песчинки». Просто мне всегда спокойнее, когда я могу контролировать ситуацию.
— Нош! — зову, понизив голос, и при этом чувствую себя совершенно по-глупому.
И только тогда замечаю собаку: завалившись в сугроб на территории чужого дома, она перекатывается с одного бока на другой, при этом радостно и шумно порыкивая. Язык свешен на бок и взгляд абсолютно неадекватный. А я стою посреди дороги как дурак и не знаю, чего мне хочется больше: заорать или засмеяться. Хотя, наверное, надо бы заплакать — так по крайней мере я хотя бы раз в жизни выглядел бы как настоящий омега.
— Так ты разбудил меня посреди ночи и вытащил на мороз только потому, что у тебя зачесалась спинка?
Нош, приостановившись, внимательно смотрит на меня черными глазами. И в них столько кайфа, что я понимаю, — он ни о чем не жалеет. И будь у него вторая попытка — все бы повторилось… Нет, уже завтра повторится.
— Я не поведусь на один и тот же трюк дважды, — серьезно сообщаю в наглую морду. — Раз тебя кто-то научил открывать чужие комнаты, попроси его научить тебя проделывать то же самое и с входной дверью.
Но собака меня уже не слушает: вскочив и встряхнувшись, она направляется обратно, повиливая хвостом.
— Нош!
Я оборачиваюсь и совсем не ожидаю того, что мы уже не одни: на освещенном крыльце, прислонившись плечом к колонне, стоит мужчина. И курит, выдыхая дым вместе с паром.
Нахмурившись, я неспеша приближаюсь, пытаясь разглядеть его получше и узнать знакомые черты. А Нош уже вовсю трется о его ноги, издали напоминая снежную кошку, из тех, обитающих где-то далеко в горах.
— Избалованная псина, — с оттенком ласки произносит чужак.
Низкий, чуть хрипловатый голос кажется смутно знакомым, но я колеблюсь, слишком темно вокруг: искусственного освещения фонарей и света от луны кажется уже недостаточно. Все как будто плавает в легкой дымке и немного расплывается перед глазами. Как во сне, когда чем больше ты хочешь что-то увидеть, тем дальше это от тебя отдаляется. Но я сразу же обо всем забываю, когда понимаю, что я не ошибся, и на мужчине действительно почти ничего нет из одежды: только джинсы и куртка, небрежно наброшенная на плечи.
Он же больной, и я его не знаю. Какой-нибудь придурок из дружков Роу, которого тот приволок с собой, — возмущенно думаю, как вдруг приходит резкое осознание: в своей жизни я знавал только одного неуравновешенного и способного на разные глупости человека. И это он сейчас стоит передо мной.
Я убеждаюсь в этом окончательно, когда встречаюсь со взглядом темных глаз. Ароматный едкий дым направленно летит в мою сторону.
— Здравствуй, Макки, — говорит Роу.
В его исполнении мое смешное и детское имя, как и миллион раз до этого, звучит с непередаваемой издевкой. И я пытаюсь не морщиться в миллионный раз, хотя лицо, должно быть, выдает меня с головой.
— Привет, — киваю и не могу удержаться от вопроса, — Не холодно?
По губам Роу расползается усмешка.
— Чувство холода может быть приятным, — говорит так, словно посвящает меня в великую тайну. А я еще больше утверждаюсь в мысли, что он — псих.
Мне неудобно смотреть на него снизу вверх, но подняться на крыльцо и оказаться рядом — немножко выше моих сил.
— Ну да, — делаю вид, что соглашаюсь. Где-то читал, что в поведении с ненормальными людьми — это самая лучшая тактика.
Роу фыркает и поводит плечом, а я мстительно думаю, что ему все-таки должно быть холодно, как бы он не притворялся. Все-таки на улице далеко не лето.
— Будешь? — вдруг кивает на сигарету в своих руках, и я качаю головой.
В пару затяжек докурив, он откидывает бычок в сторону. И я поспешно захлопываю открывшийся было рот, хотя на язык так и просится замечание.
Вот чего я никогда не понимал и что меня всегда бесило в нем больше всего — это привычка всегда и всюду мусорить. Будь то жвачка или сигарета — он никогда не доходил до мусорника, предпочитая «расставаться с ней» прямо по дороге. Отвратительная распущенность.
— Как дела на работе? Уже завел себе кого-нибудь? — неожиданно интересуется, глядя на меня с притворной жалостью.
— Все хорошо, не волнуйся, — холодно отвечаю. — Приглашение на свадьбу ты получишь первым. Два белых голубка на бирюзовом фоне — все как ты любишь.
Ухмыляется, засунув руки в передние карманы джинс. На миг дыхание перехватывает, и я стараюсь не смотреть на то, как красиво обрисовываются его мышцы. Глупая физиология, не имеющая ничего общего с настоящими чувствами.
— Какая трогательная предусмотрительность. — Прислонившись к колоне, Роу склоняет голову к плечу.
Нош, все это время стоявший рядом и весело вилявший хвостом, усаживается и начинает внимательно слушать, словно последние слова адресованы ему. При этом у него настолько уморительно-серьезный вид, что я невольно улыбаюсь. Хочется подойти и потрепать его по холке.
— Прямо как бальзам на душу после столь холодного приема, — продолжает Роу и до меня не сразу доходит, что он имеет в виду. — Приятно знать, что наши родственные связи по-прежнему сильны.
— Да ладно тебе. — Я смеюсь. Мне действительно смешно, настолько абсурдно стоять посреди ночи на холоде и обсуждать то, чего у нас никогда не было. — Я просто хотел спать, а твой рейс задерживался. Ну извини, что не встретил тебя, подпрыгивая до потолка как Нош, и не пустил в твою честь салют. Не знал, как на это отреагирует твой бойфренд.
Никогда не поверю, что Роу огорчило мое отсутствие. Как он сказал — наши «родственные связи» остались прежними. И абсолютно ничего не изменилось. С чего бы это? Да я сбежал из дома только для того, чтобы избавиться от его слишком сильного присутствия в своей жизни, которое с каждым днем пугало все больше. Потому что не могло быть ничего хорошего в том, что один глупый маленький омега был без ума от своего старшего брата альфы.
Не дожидаясь ответа, я поднимаюсь по лестнице. Пожалуй, на сегодня с официальной частью можно закончить. Одно дело — общаться в кругу семьи, время от времени лениво перебрасываясь подколками; и совсем другое — отражать подачи наедине, когда все внимание достается тебе одному. Роу – как тягучий и сладкий кленовый сироп, который в слишком больших количествах из наркотика превращается в отраву.
Дергаю ручку двери на себя, но она не поддается. Ни на первый раз, ни на второй, ни на третий. И моя растерянность стремительно перерастает в беспокойство.
— Папа поменял замки. У этих другой принцип работы, — выдыхает Роу над ухом. И мне совсем не нравится, что он стоит так близко.
Нош, глупая псина, по привычке лезет вперед, втискиваясь в свободное пространство между мной и дверью. Под его напором я отступаю назад и оказываюсь вжат в тело Роу, который делает шаг одновременно со мной, только в противоположном направлении.
— Ручку двигаешь не против часовой стрелки, как раньше, а нажимаешь на нее и толкаешь вперед.
Возможно, мне только кажется, но его голос звучит на полтона ниже и как будто вибрирует. И от этой игры воспаленного воображения, и от внезапной близости сильного тела, мне становится невыносимо жарко. Еще немного и, я уверен, на мне задымится одежда.
Рука Роу ложится поверх моей, которую я не успеваю отдернуть, и надавливает сверху. Его кожа кажется восхитительно холодной, и во мне просыпается абсолютно безумное желание, чтобы этот момент продлился как можно дольше. Но раздается щелчок, и дверь тихонько приоткрывается. Нош, тут же подскочив, влетает в темный холл, задевая ее, и та громко ударяет о стену. Этого достаточно, чтобы прийти в себя и поспешно переступить порог, загоняя вглубь нелепые эмоции.
В полной тишине скидываю ботинки, куртку, собираясь с мыслями, чтобы мой уход не выглядел как побег. Но Роу опережает меня, закрыв дверь с той стороны ровно за секунду до того, как я обернулся и открыл рот.
Темно-коричневый прямоугольник дерева кажется черным на фоне двух вставок стекла по бокам, через которые с улицы падает слабый и мягкий свет. Внутри назревает какая-то иррациональная тоска, которая появляется всякий раз, когда ты пропускаешь что-то важное. Но ничего сделать не можешь.
Поднявшись к себе, я открываю окно, впуская колючий морозный ветер в прогретый воздух спальни.
Мне по-прежнему жарко.
***
Утро субботы началось для меня несоизмеримо рано, учитывая ночную прогулку, после которой я еще долго не мог уснуть. В голову настойчиво лезли разные мысли, чередуясь со старыми воспоминаниями, и вместе они «скакали» как шарики в лотерейном барабане.
По какой-то неведомой причине меня не стали будить к завтраку, вместо этого позже отправив Шилу.
Поставив на кровать поднос с овсянкой, апельсиновым соком и булочками, сестра забралась с ногами в кресло у окна. При этом вид у нее был донельзя довольный, как если бы ей собирались вручить премию за самую аккуратно положенную в тарелку кашу. Моя же голова, по ощущениям, весила не меньше тонны. И слегка побаливала. Вот бы ее открутить и оставить где-нибудь ненадолго.
— Ты не выглядишь особенно счастливым, — заметила Шила, хитро поглядывая на меня из-под ресниц.
— Плохо спал, — честно признался я, зачерпывая ложкой густую серую массу.
— Тогда ты должен был слышать, как я заглядывала к тебе в комнату, когда приехал этот твой монстр.
Шила показательно поморщилась.
— Он такой же мой, как и твой, — сухо ответил я, пытаясь протолкнуть в себя немного еды.
Аппетит не появлялся, что было довольно странно, так как обычно я не пропускал завтраки по утрам.
— Ну ладно, так и быть, — Шила совершенно по детски закатила глаза, тяжело выдыхая. — Сойдемся на том, что он наш. Или нет, уже не наш, а этого, как там его… Пэйта. Ужасный тип, кстати, не знает ни одного способа подать сигнал бедствия. А это очень недальновидно с его стороны, учитывая то, с кем он живет.
Внутри что-то кольнуло, но я не придал этому особого значения, старательно расщепляя хлеб на кусочки.
Я же знал, что Роу приедет не один, так к чему это глупое чувство, так похожее на обиду?
Единственный неудачник в нашей семье… нет, во всем мире — это я. Близнецы и Шила еще слишком молоды, чтобы заводить отношения. А я, похоже, уже стал слишком стар и потому сентиментален. Раньше во мне было больше уверенности в том, что все самое лучшее еще впереди. Сейчас кажется, что оно осталось где-то в прошлом, и от этого порою страшно.
Нестерпимо хотелось поподробнее расспросить Шилу о паре Роу, но я сдержался, убедив себя в том, что чем меньше я знаю до поры до времени, тем лучше. Нельзя раскисать еще в самом начале дня, который обещает быть таким долгим.
— Шила, тебе надо быть добрее к людям, особенно к омегам, — нарочито весело сказал я, немного дополнив любимую фразу Сэнджемэна.
— Я сама омега, так с чего бы это мне быть к ним добрее? — усмехнулась она, становясь похожей на старшего брата.
— Ты говоришь почти как альфа, — рассмеялся я.
— Это потому что я должна была родиться альфой, — улыбнулась Шила. — Природа несправедлива. Особенно к Лэнсу: он самый скучный из всех, кого я знаю. Даже в компании нашей команды по бейсболу и то интереснее, хотя у меня иногда складывается ощущение, что они кроме своего поля больше вообще нигде не бывают.
— О, у вас есть своя сборная. Познакомишь меня с кем-нибудь? Желательно, чтобы он не был совсем уж безнадежен в умении пользоваться китайскими палочками. Ну и любил суши, само собой.
— Ну, палочки даже Нош осилит. Кстати, пока не забыла, мы вечером приглашены на ужин к Браунам. Ты их не знаешь, потому что они перебрались сюда уже после твоего отъезда. У них сын-омега и дочь-бета, неплохие ребята. Правда, иногда бывают чересчур болтливыми. А ты так и не нашел себе никого? — вдруг без перехода спросила Шила.
— Нет, — я покачал головой. — Такое ощущение, что вокруг меня вакуум. Я знаю, что хорошие парни есть, только мне они почему-то не попадаются. Словно мы рыбы, которым самой природой суждено обитать в разных слоях океана: одним у поверхности, а другим на дне. Природа несправедлива, — передразнил я ее недавние слова.
— Понятно. Кстати, просто чтобы ты знал, папа пригласил Лэнса для тебя.
— Что? — я чуть было не подавился соком. — Да он же намного моложе меня.
— Ну, не конкретно его. Он просто попросил меня привести для тебя кого-нибудь «подходящего» на вечер. Чтобы тебе не было скучно.
Шила хихикнула.
— И ты выбрала Лэнса.
— Но ведь не могла же я привести кого-то, кто бы украл у нас твое внимание? Мы и так слишком редко видимся.
Поднявшись, Шила расправила длинную юбку изумрудно цвета.
— Но что-то я заболталась с тобой. Мне уже пора. Увидимся позже.
Подмигнув, она направилась к двери.
— Эй, почему я должен был выглядеть счастливым? — окликнул я ее уже на пороге, неожиданно вспомнив начало нашего разговора.
Приостановившись, Шила оглянулась:
— Так ведь сегодня Рождество, глупый.
И выпорхнула из комнаты, оставив после себя сладковатый аромат духов. И легкую улыбку на губах.
Мне бы ее непосредственность и оптимизм.
Вздохнув, я стал выбираться из кровати.
В ванной на мраморной столешнице у раковины стоял пузырек с «волшебными» таблетками. Наполнив стакан водой из-под крана, я проглотил одну и сразу почувствовал себя более спокойно и уверенно.
В свое время супрессанты стали прорывом в мире фармацевтики, полностью заменив собой гели и спреи, избавляющие омег от запаха. Они действовали на внутреннем уровне, подавляя физиологические потребности и уменьшая естественную тягу к альфам; а также помогали выровнять цикл и сократить количество дней, когда желание воссоединиться с альфой становилось нестерпимым, и организм находился в полной готовности зачать потомство, к минимуму.
Как и любой омега, я принимал их два раза в день: утром и перед сном. За столько лет это уже стало своеобразной привычкой. Оказаться без препарата было равносильно потере телефона, денег и своего «я» вместе взятых — девяносто девяти процентная беспомощность и вероятность «натворить дел». Некоторые считали все это вымыслом крупных фармацевтических конгломератов, которые благодаря непрекращающемуся спросу имели стабильный доход, исчислявшийся миллиардами. И по слухам среди нас были такие, кто не пил супрессанты.
Я, как и любой, считал себя человеком, способным контролировать свои эмоции и инстинкты, в отличие от животных. Но, тем не менее, ни за что бы не решился проверить опытным путем, как на мне может сказаться отказ от таблеток. Для этого существовали специальные лаборатории и исследовательские центры. По сути, главное, что нам давали супрессанты — это возможность чувствовать себя независимыми и защищенными от «несправедливости природы».
Я усмехнулся и ополоснул лицо холодной водой. Из зеркала на меня смотрело уставшее и бледное лицо человека, слишком обремененного собственными мыслями. Вернее не так — лицо омеги, который мечтает о большой любви, глупой и нелепой, и у него большими буквами написано на лбу слово «одиночество».
— Макк, не раскисай, — пробормотал я, опустив голову и упираясь ладонями в холодный камень. — И не заставляй меня пожалеть о своем решении приехать на пару дней домой.
Будет обидно вернуться из поездки в еще большей депрессии, чем та, в которой я находился до этого. Слишком холодная зима, слишком рано темнеет, слишком много работы, слишком сильная усталость по вечерам и даже по утрам, стоит только оторвать голову от подушки под настойчивый звон будильника. Встреча с семьей должна приносить радость и удовольствие, наполнять силами и новыми красками, вдохновлять на продолжение старого фильма, вселять веру в лучшее и оставлять после себя только приятные и веселые воспоминания как заряд батареи, на котором ты будешь жить до будущей встречи.
Я сделал воду погорячее и, зачерпнув ее в ладони, растер кожу.
Пора было явить себя семье. И познакомиться со счастливчиком Пэйтом, черт его побери.
***
Одев джинсы и голубой свитер, я вышел из комнаты и, сбежав по лестнице, остановился перед дверьми одной из комнат, откуда доносились голоса. Тонкий голос Сэнджемэна я распознал без труда. Шилу было не слышно. Звонкий смех — это близнецы…
Я приложил ухо к дереву. В комнате явно был кто-то еще, но его было слишком плохо слышно.
Вдохнув, как перед прыжком в воду, я нажал на позолоченную ручку и открыл дверь.
— Мак, ну наконец-то! — воскликнул Сэнджемэн.
Он сидел на диване с планшетом в руках. На нем был белый джемпер с высоким горлом, на вид очень мягкий. Рядом на полу устроились Сэни и Сайк: они что-то рассматривали в разбросанных вокруг журналах, оживленно комментируя увиденное. На стене напротив работал большой плазменный телевизор, где шло какое-то кулинарное шоу.
Я облегченно выдохнул и расплылся в широкой улыбке.
Удача, ты со мной.
— Привет, пацаны. — Проходя мимо, я потрепал близнецов по светлым макушкам, специально растрепав им волосы, чем вызвал веселые писки. — А где все?
Я подхватил из вазы с фруктами яблоко и затем удобно устроился в кресле, перекинув ноги через один из подлокотников.
Сэнджемэн показательно вздохнул, но ничего не сказал насчет такого неподобающего для омеги поведения.
— Твой отец в гараже, копается во внедорожнике Роу, на котором тот вчера приехал. Говорит, что это «зверь, которого надо облагородить». — Папа-омега поднял глаза к потолку, показывая все свое отношение к «куску металла на четырех колесах», как он называл все автомобили без исключения. — Ты же знаешь, что несмотря на все запреты врачей после того случая, когда ему стало плохо за рулем, он все равно не может отказать себе в удовольствии повозиться с чьей-нибудь машиной. Твоя сестра уже полчаса что-то обсуждает по телефону, уединившись на кухне. А Роу повел Пэйта прогуляться и показать округу. Такой прекрасный мальчик, — папа-омега расплылся в мечтательной улыбке. Он уже представлял себя в окружении розовощеких и черноглазых внуков, которые, радостно пища, возятся у его ног на пушистом ковре.
— Они надолго приехали? — спросил я, сглатывая вязкую слюну, но комок в горле так и остался.
— В понедельник возвращаются обратно в Нью-Йорк. Но Роу обещал наведываться чаще. Сказал, что у него теперь более свободный график работы. Если бы и ты мог приезжать почаще…
— Я хочу к весне получить повышение, поэтому раньше лета приехать все равно не получится, — сказал я, немного удивленный последними словами Сэнджемэна.
Раньше я не замечал, чтобы ему было важно мое присутствие дома. Он всегда был неизменно добр ко мне, заботился по-своему, но мы никогда не были особенно близки, слишком разными омегами мы являлись.
— Обещаю, что больше не буду поднимать эту тему… — нерешительно начал папа-омега, откладывая планшет, и я тут же напрягся. — Но у тебя действительно на работе нет нормальных парней? Может стоит присмотреться получше? Должен же кто-то тебе нравиться?
Я покосился на близнецов, которые, умело делая вид, что по-прежнему заняты чем-то своим, с явным любопытством прислушивались к разговору.
Сэнджемэн заметил мой взгляд.
— Так, дети, идите погуляйте пока, нам с вашим братом надо кое о чем поговорить.
— Ну папа… — протянул Сэни, глядя большими умоляющими глазами.
— Нет, возьмите Ноша и идите на свежий воздух. Вы и так уже засиделись в четырех стенах.
Сэнджемэн был категоричен.
— Но Нош ушел с Роу.
Сайк присоединился к брату в попытках переубедить папу, но если уж Сэнджемэн что-то для себя решал, то спорить с ним было бесполезно.
— Не заставляйте меня вас наказывать за непослушание, — сказал он, грозно нахмурившись.
Под мягкой внешностью омеги скрывался твердый характер, который чаще всего проявлялся именно в воспитании, потому что папа-омега искренне полагал, что большинство недостатков взрослого человека происходят от неправильного и равнодушного поведения его родителей.
— Пускай остаются, — сказал я, чем заслужил неодобрительный взгляд.
Попытка не пытка. Мне не хотелось сейчас обсуждать свою личную жизнь. Да и вообще в принципе.
Горестно вздохнув, близнецы собрали журналы и вышли из комнаты, склонив головы. Но я все равно заметил, что они улыбались.
Вот сорванцы, разыграли все это представление, хотя на самом деле не настолько расстроились, как хотели это показать. Такие же чертяги как и Шила, только та не скрывает свои мысли и чувства, предпочитая выражаться и вести себя открыто. Правда иногда ее любовь к правде и справедливости выражается весьма странным образом, повергая окружающих в шок. Я никогда не забуду, как на одном из каких-то праздников, когда ей только исполнилось десять, она отказалась танцевать с каким-то мальчиком, потому что у того были слишком большие уши. Она так прямо и заявила ему: дескать, вдруг ты упадешь и сломаешь их, а меня сделают виноватой. После этой ее выходки беднягу стали дразнить в школе, его родители перестали с нами здороваться, а потом и вовсе переехали в другой штат.
К счастью, повзрослев, Шила поменялась в лучшую сторону и стала осторожнее в высказываниях, но иногда все равно могла учудить такое, что хоть стой, хоть падай. Сэнджемэн возлагал большие надежды на ее брак, который должен был помочь ей окончательно образумиться. А пока он проявлял поистине ангельское терпение и не оставлял попыток направить дочь на правильный путь, которому должен следовать каждый уважающий себя омега в не зависимости от того, девушка он или парень: не дерзить и не спорить со взрослыми, вместо этого проявляя мудрость, хозяйственность и терпимость; и, кроме того, всегда и во всем поддерживать альфу, который является главой семьи.
Как только закрылись двери, папа-омега выключил телевизор, повернулся ко мне и уставился с вопросом в глазах.
— Кхм, — я прокашлялся, чувствуя себя школьником в кабинете у директора. — На самом деле альфы подходящего мне возраста либо уже женаты, либо с кем-то встречаются. А те, кто до сих пор одинок, вызывают сомнения: они либо открытые психи, либо скрытые маньяки, потому что приличных кандидатов в мужья расхватывают, словно бренды на сезонной распродаже. Если вещь никому не нужна, то с ней явно что-то не так…
Я поднял глаза на Сэнджемэна: он выглядел так, как будто проглотил целый лимон. Папа-омега ненавидел цитрусовые, поэтому душевные муки, испытываемые им, оказались сильнее моей совести.
— Но я время от времени хожу на свидания, — соврал я, и лицо папы-омеги тут же просветлело, а глаза оживились. Он подсел ближе. — С кем-то даже мы находимся в приятельских отношениях и периодически созваниваемся. Не могу сказать, что точно знаю, чего хочу, но уверен, что пойму это, как только мы узнаем друг друга поближе.
— Но это же здорово, дорогой! — Рука папы-омеги ободряюще накрыла мою. — Вот твой отец обрадуется, когда узнает! В следующий раз, когда соберешься к нам, ты мог бы взять с собой кого-нибудь из своих друзей.
— Да, конечно, — промямлил я, чувствуя себя в высшей степени неловко.
Мне было стыдно, что пришлось соврать. А еще в душе поднялись легкое раздражение и обида на людей, с которыми не получалось оставаться честными до конца, слишком уж не хотелось их огорчать.
— Я пойду погуляю?
Мне хотелось сбежать ото всех и ненадолго остаться в одиночестве.
— Да, конечно. Иди, милый.
Сэнджемэн убрал руку и, взяв пульт, включил телевизор. Кулинарное шоу сменила программа о подготовке к свадьбе: на экране перед камерой в жемчужно-белом костюме красовался счастливый жених, судя по миловидной внешности — омега. Ведущий брал у него интервью.
Несколько метров, остававшихся до дверей, я преодолел с рекордной для себя скоростью.